Начинало потихоньку припекать, градусов шестнадцать, не меньше. Река спокойна, что даже удивительно, в прошлом году начало мая было совершенно иным. Тогда зимовье на полторы недели оказалось на острове, а грязная вода вышедшего из берегов Витима широко разлилась, подтопив окрестности.
Титов сидел на плоту, подогнув колени и обхватив их руками. Тепло приятно обволакивало его, согревало и заставляло уснуть, повалившись на мешок, в который были набиты полтора десятка меховых ангарских шапок-ушанок. Наконец его сморило окончательно и ангарец завалился на спину. Однако тут же резкий и болезненный рывок верёвки заставил его подняться обратно. Раздался злой и до безумия надоевший Андрею хриплый смех Юрьева. На шее ангарца уже второй день повязан тугой узел верёвки, конец от которой был намотан на кулак казачьего вожака.
А Николку всё же жалко… Молодой, да дурной на всю голову парень, сам себе могилу вырыл! Ну никто его не просил доверяться дружку. И вдвоём бы ушли, да и далеко уходить не нужно было. Всего лишь переждать на склоне сопки покуда ватага уйдёт с места зимовья, да и вернуться обратно. А там дождаться наших, ведь в мае новая партия старателей приходит. Тем более, казаки не нашли схрона зерна под полом козьего загона. Титов надеялся на молодого казачка, неожиданно легко польстившегося на обещания ангарца, сулившего Николке золото и цацки на выбор. А тот взял и вывалил своему земеле всю секретную информацию за здорово живёшь. Решил, сопляк, по доброте душевной, поделиться со своим другом неожиданно наклёвывающимся богатством. А дружок, не будь лопух, верно, в тот же вечер всё Ваське и обсказал. Эх, предупреждал ведь Титов дурака! Был Николка и не стало Николки, вот и весь сказ. Два дня уже прошло, как Титов заплывшим глазом, полным безысходной тоски смотрел на подымающееся над берегом зарево полыхающего в зимовье пожара. Жаль, безумно жаль, что всё так вышло — как в дурном сне. Хотя, что он мог сделать, чтобы предотвратить случившееся? Не отпускать вторую группу тунгусов, что вышла на поиски первой? Аргументировать отказ было бы нечем, ведь ребята пропали! Ушли ребята в лапы к казакам. Привыкли, что русский не обидит, расслабились, как монгольские цирики в тридцать втором. Титов читал как-то про рубку отряда харбинских белогвардейцев, сформированных японцами ещё перед Халкин-Голом. Тогда семь десятков казаков-асановцев, названных так по имени начальника отряда японского полковника Асано, встретили в голой степи разъезд цириков примерно такой же численности. В итоге казаки вырубили всех монголов, доставив японцам только их командира. Сами харбинцы потеряли лишь одного казака убитым, да несколько были ранены. Говорят, что монголы почти не сопротивлялись, поражённые вероломством русских. Ведь прежде никогда такого не было, вот и тунгусы попались в такую же ситуацию.
— Не иначе, — пробормотал Андрей.
Воробьёв спешил. Каждый лишний час может стать решающим, поэтому, возвращаясь навстречу товарищам, отдыхали ангарцы совсем немного. Сэкономив несколько часов, после очередной излучины огибавшего скальные выступы Витима, они повстречали отряд Ярошенко.
— Ну что там, Алексей? — задал вопрос Аркадий, едва они обнялись с Воробьёвым.
— Там больше ничего нет. Зимовья больше нет, сожгли его, — пояснил он, увидев, как вытянулось лицо майора-пограничника. — Никого из наших нет, нашли только тело казака с проломленной головой.
Как объяснил Воробьёв, зимовье, по всей видимости, было внезапно захвачено. Может быть, ночью. Ангарцы сопротивлялись, но силы оказались неравны.
— Стоит при обучении новичков делать больший упор на ближний бой, — зло проговорил Ярошенко. — Но всё равно, Титов прощёлкал нападение.
— Прииск до сих пор никто не беспокоил, — проговорил Воробьёв. — Расслабились.
— Теперь никому из нас расслабляться нельзя, — каждое наше поселение теперь находится в потенциальной опасности! — твёрдо сказал Ярошенко. — Враг ушёл пару суток назад, говоришь?
— Вот! Я же говорил! — воскликнул один из морпехов, той ночью плеск был на воде. Не рыба это играла, а казаки ушли!
— Значит сейчас они в трёх днях пути от нас, — задумался Аркадий. — В Ленском их догоним! Всё, канаты сматывайте, уходим вниз по реке. На Ленский острог!
Это конец… Свезут в острог к какому-то дьяку. Что за дыба такая? Титов не представлял себе этого инструмента, однако в прошлой жизни слышал о нём немало. Сознание рисовало какие-то страшные механизмы в пыточной комнате, палача, голого по пояс, сжимающего в руке раскалённый на конце металлический прут. Да неприметного монаха, чьё лицо скрыто капюшоном, скрипящим пером записывающего его показания. Который сидит за небольшим столиком, на котором стоит плошка со свечкой. Бр-р-р!
Титов понял, что если казаки выйдут на Лену, а это будет уже завтра, то ему точно обратного хода не будет. Домой, в Ангарию он точно не вернётся. Никогда. В подвалах его точно замордуют, только если… Сотрудничать со следствием? Выкладывать слабые стороны в обороне княжества, рассказывать о своих товарищах? Андрей знал, что пытку он не выдержит и это угнетало его почище постоянного чувства голода. После неудачного побега из зимовья, Васька следил на ангарцем не в пример бдительнее. Ещё бы! Титов был его счастливым билетом от тёмного и холодного поруба, а то и верёвки. Конечно, Андрей перебрал все мыслимые варианты побега. Ночью он тёр верёвку о шершавый бок бревна, стараясь делать это как можно тише. Но, с тех пор, как один из «телохранителей» Юрьева застукал его за этим занятием, ночью Титова стерегли посменно.