Знак Сокола - Страница 43

Тот отвечал утвердительно, вызывая этим улыбки у Елены Мышкиной — жены Ярослава. Несмотря на кажущееся благолепие, царящее за столом, вежливые вопросы и не менее благочинные ответы, нечто тяготило воеводского гостя. Это заметила и Лена, чувствуя, что Беклемишеву есть что сказать и Василий Михайлович лишь ждёт удобного момента. Когда дети поели, а две пожилые женщины забрали грязную посуду, принеся чай и печенье с вареньем в вазочках.

— Василий Михайлович, — сказал Петренко, наливая в чашку ароматного горячего напитка. — У вас есть к нам какое-то серьёзное дело? Так вы говорите, чего ждать.

Лена переглянулась с мужем, — уйти ли ей или остаться? Ярослав в ответ налил чаю и ей, и Петру.

— Да, воевода, имеется у меня просьбишка, — посерьёзнел Беклемишев. — Сына своего, молодшенького, желаю у вас в учении оставить. Зело головастый он, ума живого. Надобно ему ратному делу, в Ангарии принятому, обучиться, дабы на Руси служить в чести.

— Это можно, — кивнул Петренко. — Князь против не будет, я думаю. Ещё что-то сказать хочешь, Василий Михайлович?

— Есть и ещё малая просьбишка, — облегчённо улыбнулся бородач. — Воевода Ярослав Ростиславлевич, друг любезный, не откажи. Продай мне земляного яблока сего, два мешка!

— Не продам, — нахмурился Петренко. — Подарю!

— Я уж отдарюсь, воевода! — благодарил Беклемишев Ярослава. — Ей Богу, отдарюсь. А то мне раз князь Сокол мешок пожаловал, так в острожке всё пожрали, ироды! Не уследил я, да и голодно в том годе было.

К концу месяца разгрузились и два других парохода. Население Ангарского княжества за счёт этого каравана пополнилось на тысячу четыреста двадцать человек. Из них было три сотни башкир. Да несколько сотен людей, называемых Беклемишевым черемисами. Сами же себя они называли мари.

— Ишь, марийцев прислали, — удивлялась тогда Дарья. — В следующий раз, интересно, кто будет?

По прибытию Соколова во Владиангарск Афанасий Ордин-Нащокин обещал к концу весны привести ещё шесть сотен черемисов-марийцев. В язычестве поганом пребывающих, сразу же оговорился он. Сокол против язычников не возражал. После чего, передав царские грамоты ангарскому князю, он пояснил их содержание, покуда они прогуливались по дорожкам военного городка:

— С сего лета, государь наш, Михаил Фёдорович, слать до вас людишек христианских зарекается. Ибо грех се есть великий. А матушка наша, церковь православная, изволила гнев учинить на оные порядки. Смуту в народе сеять с сего лета более не мочно.

«Кончилась халява» — подпёр голову кулаком Соколов. — «Или золото отыскали».

— Афанасий Лаврентьевич, Церковь против того, чтобы люди переселялись жить в наше княжество?

— Так и есть, — подтвердил дьяк. — Божиею милостию святейший кир Иосиф молвил слово своё супротив оного.

— А посылать язычников не грех? — нахмурился Соколов. — Ибо не люди они?

— Я слово передал, — Афанасий дал понять, что ему неуместно обсуждать этот вопрос.

Далее Вячеслав поднял вопрос об оплате за просимое царём оружие, чем, мол, мушкеты оплачивать будете? На что приказной дьяк ответил:

— А полоняниками — чудью, да немцами, али свеями и эстами, а хуть и лопарьми? Возьмёшь ли? — прищурившись, наклонил голову царский дипломат.

— Нет, — не согласился Вячеслав, оговорив, что в долг он отдавать ничего не будет. Да добавил, что ещё неизвестно, будут ли у русских войск полонянники. И предложил дать оружие за только что приведённый караван, обещая, как и раньше, за четырёх человек — среднюю семью, по мушкету. А за шесть сотен марийцев — две двухпудовые осадные мортиры, сработанные Иваном Репой по собственному проекту. Стреляли они бомбами, начинёнными зажигательной смесью, либо взрывчаткой.

— А золота и серебра более не дам, коли патриарх Иосиф запрет свой ввёл, — заявил решительно Вячеслав.

На что Ордин-Нащёкин разочарованно протянул, остановившись:

— На ведение войны требуемо злато!

— Мне это ведомо, — согласился Соколов. — Но у нас с Михаилом Фёдоровичем был уговор!

Было видно, что приказной дьяк и сам сильно расстроен подобным оборотом дел, а уж как ему хотелось порадеть Отечеству перед шведской войной! Поёжившись на прохладном вечернем ветру, Соколов пригласил Афанасия в воеводский дом, где у камина, да за чашкой крепкого сладкого чая можно было всё хорошенько обдумать. На что дьяк с радостью и согласился.

Спустя некоторое время с немалой помощью самого Ордина-Нащокина, Соколовым и Петренко были составлены основные принципы дальнейшего сотрудничества. Наиважнейшим для ангарцев стало предложение царю Михаилу. Отказавшись от людских караванов, в составе которых людей забирали, не интересуясь их мнением, предлагалось осуществлять найм работников в княжество. За каждого учтёного человека, который соглашался добровольно переселиться на берега Ангары, Сокол платил бы налог. Либо золотом, либо серебром, либо оружием. Дьяк посоветовал заранее не отказываться от полоняников:

— Всё одно будут, резону отказ учинить нету никакого, — убеждал Афанасий. — Пахать и всяк немец горазд, коли принудить! — рассмеялся он.

— Хорошо, Афанасий Лаврентьевич, вижу, договор мы учиним, — улыбнулся дьяку Соколов. — Вижу в тебе рвение, да желание Отчизне своей помощь учинить. Это радует. И вот ещё что, — помедлил Вячеслав. — Будут вам советники наши и рота стрелков.

На том беседа с приказным дьяком и закончилась, расстались недавние собеседники весьма довольные друг другом. Соколов молча сидел, глядя на огонь камина. Петренко тоже помалкивал, до поры: